«Детский остров» Николая Асеева

Художественный прогресс, обусловленный победой Октября, строительством новой жизни, привел в 20-е годы к появлению в советской детской поэзии принципиально новой тематики, раскрываемой в системе «лирико-романтического героического эпоса». Здесь наиболее сильно звучал пафос революционной романтики, раскрывались идеи социалистического гуманизма, пролетарского интернационализма, вставал образ «ленинских внучат» с их большими пионерскими делами. Пусть еще только в первом приближении, еще далеко не в совершенной форме пробивала себе дорогу тема революционной современности. Революция, Ленин, Партия – яркий смысл этих вершинных социальных координат времени становился основой художественных поисков. В них чувствуется возвышенная суровость тех лет, классовая зоркость поэтов, направивших лирическую энергию стихов в единственно возможное жанровое русло. Стремительно, в экспрессивных красках вырисовывается лирический силуэт страны Пионерии 20-х годов, так мастерски законченный в «Отряде» С. Маршака (1927). Здесь не нужно искать отражения сложности и противоречивости того времени – сам характер движения, его новизна оборачивались в поэзии прежде всего «идеальной» стороной дела красногалстучных. Поэтические страницы говорят о ясности мысли, знании пути к поставленной цели, определенной революционным духом. «Повелевающее» начало, «ораторский» пафос, патетический стиль, романтический образ, энергия ритма помогали пионерам утверждать себя, бороться за все новое, принесенное ими в страну тогдашнего детства, отметали второстепенное, ярко высвечивали главное.

Среди многих поэтических имен в периодике тех лет заметно и имя Н. Асеева. Сегодня его «детский остров» поэзии выглядит скромным, даже почти незаметным. Его координаты начинаются с героико-романтической баллады «Красношейка» (1926), пик приходится на рубеж 20-30-х годов, последняя вещь для детей «Гимн ремесел» появилась в 1940 году. Но этот скромный количественный итог не дает права сказать о том, что работа Н. Асеева в области детской поэзии была случайной и незначительной по сравнению, к примеру, с творчеством в этой области его старшего собрата В. Маяковского. Трудно назвать причины, по которым поэт перестал писать для детей. Важно другое. Все, написанное Н. Асеевым для юных, при фронтальном анализе с точки зрения идейно-художественного своеобразия приводит к выводу – его «детский остров» имеет право на существование в истории советской детской поэзии 20-30-х годов. Более того, некоторые произведения не утратили своего значения и сегодня. Сам процесс их создания сложен, драматичен, напряжен, удачи тут же чередуются с просчетами, причем часто в рамках даже небольшого произведения (к примеру, «Баллада о желтом Томасе», 1928). Видимо, все это настораживало исследователей. Немногочисленные работы (Л. Кон, А. Марченко, Ст. Рассадина и других), как правило, в целом дают отрицательную оценку «детскому острову» Н. Асеева.

Действительно, увлеченный всеобщим общественным подъемом, социальной активностью революционных сил, творческим первородством нового мира, заботливо пестовавшего первую в мире детскую коммунистическую организацию, Н. Асеев создавал ее лирико-романтический героический портрет порою излишне прямолинейно, художественно скупо. Определенное влияние теоретических установок ЛЕФ (РЕФ) препятствовало раскрытию индивидуальных черт юных героев, событийный монтаж строился из предельно социологизированных «кадров», игнорировавших местами игровую организацию «детского стиля» жизни, возрастную специфику литературы для детей. Но вместе с тем специалистами замечено, что на заре развития советской литературы ей вообще была присуща «...прямолинейность, истоки которой следует искать не столько в субъективных свойствах художников, сколько в своеобразии переживаемого момента. Полутона, серые и розовые краски – все это ускользало из поля зрения, потому что и глаз творца и восприятие читателя... направлялись условиями ожесточенной классовой борьбы, в которой все было отдано либо красному, либо белому цвету.

Передовая литература увлекала читателей социальной патетикой, романтикой страстей, горением публицистически обнаженной мысли. Здесь уже было не до прорисовки деталей, не до тонкости психологической нюансировки ситуаций и образов»(1). Другой исследователь замечает, что литературе 20-х годов «свойственны вихревые ритмы и образы, резкая определенность мыслей и чувств, их символическая значительность... Искусство характеризует резкие контрасты, предельный драматизм композиции: так воплощается борьба двух насмерть враждебных сил»(2). Видимо, с таких позиций и нужно подходить к «детскому острову» Н. Асеева. Как и во «взрослой» поэзии «революционная политика молодого государства стала для Асеева лирической, личной темой. Но для художественного воплощения этой темы важен был выбор факта, события. Удачи поджидали Асеева именно тогда, когда он обращался к значительным фактам, когда сатирическое, этическое, агитационное задание обретало плоть. Лирическая же напряженность, взволнованное авторское отношение выводило стихотворение за пределы его конкретного назначения»(3).

«Детский остров» Н. Асеева тематически весьма разнообразен и в смысле новаторского подхода к решению тем близок к поискам В. Маяковского в области детской поэзии тех лет. Жанровые рамки весьма подвижны – «Баллада о желтом Томасе», (1928) на интернациональную тему располагается (по смыслу) рядом с поэтическим посланием «Английским пионерам» (1927), со стихотворным фельетоном «Пионерпесня» (1928), с «Маршем международного пионерского слета» (1930), написанными в иных жанровых ключах. Лирико-романтический героический портрет юного пионера, созданный в балладе «Красношейка» (1926), незримо присутствует в нравственно-философском подтексте «зимней сказки» «Кутерьма» (1930), в лирическом гимне «Первомайские сигналы» (1930), в фельетоне «Песня пионерохраны урожая» (1930). Время технической реконструкции, динамика социально-экономических перемен в доступных детскому сознанию формах и при верном содержательном «прицеле» стиха видны в небольшой поэме «Топ-топ-топ» (1927). Представление о конфликте полярных социально-этических начал в жизни своеобразно дано в сатирической сказке «Про заячью службу и про лисью дружбу» (1927), в комическом плане – в «Ночных страхах» (1927). Своеобразным продолжением знаменитого стихотворения В. Маяковского «Кем быть?» (1929) стала небольшая поэма Н. Асеева о первых мальчишках и девчонках – учениках только что организованных тогда ремесленных училищ – «Гимн ремесел» (1940).

Антропоморфизм используется поэтом для изображения доброй дружбы человека с животным в «Песнях Пищика» (1927).

Принципы киномонтажа, сливающие воедино дерзкую художественную динамику циркового представления и бурную реакцию ребенка-зрителя в веселую карусель – праздник фантастического, необычайного, прекрасного и вечно юного искусства акробатов и гимнастов, удачно и органично помогли выстроить «Цирк» (1929).

Итак, тематическое и жанровое разнообразие «детского острова» Н. Асеева дает основание сказать, что поэт был во многом первоисследователем социально-новаторских перемен послереволюционной действительности, активным, заинтересованным их участником, настоящим вожатым первых пионерских отрядов. Обо всех идейно-художественных «плюсах» и «минусах» подобной поэзии речь уже шла выше. Стоит проследить их в ретроспективе поэтической эволюции.

Известно, что тема беспризорничества была в 20-е годы весьма актуальной. Презрев сусально-филантропические дореволюционные стихотворные опусы о бедных сиротках, из которых по велению их создателей вырастали затем послушные «хорошие» слуги, первые советские детские писатели ударились в другую крайность – стали романтически живописать беспризорников, романтизировать их будни. И лишь в конце давалось наспех при­клеенное воспитательное «заключение» – срочно вызванные пионеры скоропалительно перековывали «заблудшие души» (см. Петр Орешин, «Песня уличного мальчишки», 1924; М. Генжин, «Веселые пионеры», 1925; Р. Волженин, «Пионеры», 1926; В. Маклецова, «Маленькая компания», 1929 и др.).

Стремление преодолеть груз старых представлений, схематизм и приспособленчество в решении темы беспризорничества видно в поэмах А. Барто «Мишка- воришка» (1925) и О. Гурьян «Похождения Коли и Мити» (1925). Бесспорными достоинствами в этом плане привлекает и поэма Н. Асеева «Сенька беспризорный» (1925). Поэту удалось создать подлинный образ, правдиво описать трудную жизнь Сеньки Свища, губительную атмосферу беспризорничества. Это произведение поэта – одно из немногих, которое получило положительную оценку Л. Кон: «Деятельное сочувствие равного к равному, с которым пионеры подходили к своим обездоленным сверстникам, было новой чертой детей, воспитываемых советской школой и пионерской организацией. Н. Асеев сумел уловить и передать это новое в отношении ребят к Сеньке. Они пришли к нему не с трескучими речами, не с высокомерными поучениями, а с простой товарищеской заботой»(4). Одновременно с рассмотренной темой Н. Асеев новаторски и более глубоко, чем многие его современники, такие как Р. Волженин, М. Генжин, С. Остроумов и другие, решает и пионерскую тему. Он верно выбирает одну из самых действенных форм – героическую балладу лирико-романтического характера. Ведь «художник избирает для себя особые выразительные средства там, где он приподнимает и преображает факты действительности с целью глубоко выявить их внутренний смысл, там, где он доводит добро и зло до их предельных границ и, наконец, там, где он говорит с читателем на особом, возвышенном, экзальтированном языке, который сразу выдает патетическую настроенность или самого автора, или его персонажей»(5). Всего этого не заметили ни Л. Кон, ни А. Марченко, ни другие исследователи и перечеркнули «Красношейку»(6).

Баллада, имея точный возрастной адрес, взволнованно и патетично начинается песенным маршем, что весьма характерно для творчества Н. Асеева тех лет:

Мы спешим Веселым маршем По тропе лесной, Мы идем На смену старшим Новою весной.

Это уже настраивало читателя на возвышенный лад, обещало ему встречу с ровесниками-пионерами. А все это было новым, непривычным явлением в жизни. Поэт представляет далее своего героя – пионера Васейку Дельнова, рассказывает, почему Васейка – один из лучших. Причем кратко и убедительно:

На часах Стоял, как аист. Не боясь дождя. Знал о деле И о жизни Каждого вождя. Он на лыжах И в футболе Не был неуклюж, На разведку – Он без страха Шел в лесную глушь.

Во время похода Васейка первым замечает быка, который нападает на него. А позади – отряд. Пастух кричит ему, чтобы Дельнов снял галстук.

Но Васейка – напрягая Силы на бегу, Думал: «Нет! Я красный галстук Сбросить не могу...»

Так пионер пересилил страх, остался до конца верным законам своей организации. То, что Н. Асеев взял именно такой поступок для своей поэмы, вызывает особенное неудовольствие исследователей (Л. Кон, А. Марченко и др.). Они обвиняют поэта в искусственности ситуации, в отборе для освещения героического поступка якобы курьезного факта. Конечно же, в этом поступке смешались и наивность, и крепкая вера, острота серьезного жизненного испытания и смелость мальчика. Он совершил важный шаг к умению владеть собой. Л. Кон и другие, видимо, прошли мимо особенностей возрастной психологии младших школьников. Действие идеала на последних – безгранично. Дети в этом возрасте – максималисты, они еще не воспринимают психологических полутонов. Трагикомическое со взрослой точки зрения в данном случае для них героическое. Более того, эта вещь поэта – своеобразная, реализованная метафора смелого человеческого порыва к подвигу.

В своей «Кутерьме»(7) – «зимней сказке» 1930 года поэт делится с пионерами свежей и высокой радостью видения горизонтов нового мира, раскрывающегося в социально ином своеобразном диалектическом понимании единства человека и природы. Устремленность Н. Асеева в будущее, активное утверждение поэтическими средствами своего идеала, лирические диалоги с юным героем очень далеки от пустого барабанного боя, крикливой лозунговости, в которой их упрекали. Здесь много лирических интонаций, взволнованности, есть передача упругого марша людей, идущих к радостной цели, не боящихся трудностей. Они видят, как еще тревожно и трудно жить, сколько вокруг плохого. Но главное – революционное сознание людей победившего Октября помогает им выстоять в трудном поединке со стихией. Более того – здесь налицо лирико-философское осмысление современной поэту действительности в границах подлинно детского жанра – сказки.

Традиционный конфликт борьбы добра и зла, победы нового, передового решается в ней через изображение схватки природных начал, что очень понятно ребенку. Бьются тепло и холод – жизнь и смерть...

Динамика событий позволяет выбрать здесь один единственно верный ритм, чтобы происходящее было диалектически убедительным – как сказка и как реальность. Его можно образно представить как «импульсный», «электрический». Этот ритм органично поддерживает идейный настрой стиха. Выявляется он прежде всего в стиле, в необычайной лирической высоте эмоций поэта, чистоте человеческих помыслов героев. Полнота и свежесть чувств юного человека и поэта сливаются, стихи выходят, как бы спеша, приплясывая:

Такой мороз, такой мороз, Укроешь нос – к бровям прирос. Такой мороз здоровый. Идет - хрустит дорогой.

Но в эту бодрую зарисовку врывается тревога – быстро вымирает город – оборвана главная электролиния. Уходит жизнь. И вот люди начинают упорную борьбу с морозом, ставшим врагом. Призыв к действию Н. Асеев образно фокусирует в голосе заводского гудка:

– Выходите из домов, Чтобы город не замолк! ...Собирайтесь у застав К топкам, к трубам, Чтобы город не застыл Синим трупом.

Главные действующие лица – монтеры. Автор крупными мазками дает их богатырский портрет, лаконично, согласно фольклорному «предписанию», изображает их победу над холодом: «Снова пионеры учат уроки, стоят и горят фонари на страже, И нам с фонарями мороз не страшен». «Кутерьма» заканчивается веселым пионерским зимним праздником. Юные празднуют трудовую победу взрослых. В празднике этом – радость восстановленного доброго союза с природой. Стихи звучат как заклинание:

– Город снеговой, не обидь никого! Город запорошенный, Сделайся хорошим!

Иллюстратором «Кутерьмы» был А. Дейнека. И одно из немногих упоминаний об этом произведении в основном посвящено именно его работе. Но то, что говорится, можно во многом отнести и к стихам. Это само «ощущение жизни, с необычайной искренностью воплощенное в этой действительно резковатой по обычным детским меркам книжке»(8). Оба – поэт и художник были выразителями пафоса своей эпохи, оба понимали временность лишений, которые требовались для переустройства жизни. Поэтому «Кутерьма» не просто бытовой рассказ в картинках, а «живой образ своего времени, выразительный памятник ему»(9).

Привлекают внимание в этом произведении и поиски поэта в области художественной формы. Н. Асеев, используя возможности сказочного жанра, пытается включить в художественную ткань произведения и лирические мотивы, и песенный взрыв, и фрагменты публицистики. Но не везде связь между ними органична, – так реальная работа монтеров переходит вдруг в сказочный поиск метели – без полутонов, убедительной взаимосвязи. Это помешало «Кутерьме» стать большим художественным открытием в поэтической летописи своей эпохи, но движущиеся, развивающиеся позитивно элементы сюжета и образной выразительности в сказке налицо.

Злободневным вопросам пионерского движения были посвящены ярко агитационные «Первомайские сигналы» (1930), перекликающиеся с известной «Майской песенкой» В. Маяковского (1928), а также «Песня пионерохраны урожая» (1930).

Интернациональная тема в детских стихах Н. Асеева появилась в 1927 году в поэтическом послании «Английским пионерам». Это – своеобразный лирический обзор годов труда и побед революции, написанный в честь ее 10-летия. Причем юность первой страны рабочих и крестьян как бы перекликается с юностью первых английских пионеров. Мост связи между ними – братское единение пролетариата. Оно помогает оценить значение всего сделанного в СССР:

Вот трубы заводов дымят на ветру, Поднявшись высоко и гордо, И ими владеют упорство и труд Без капиталистов и лордов.

Сложная картина борьбы английских рабочих за свои права, гневное обличение оппортунистов и штрейкбрехеров раскрывается в «Балладе о желтом Томасе» (1928). Это «важно для социального воспитания юных борцов всех стран. Баллада написана экспрессивно, чисто русский Фома неверующий как бы ставится на одну грань с рабочим-предателем, английским шахтером Томасом. Знаменитый образ «желтого дьявола» А. М. Горького своеобразно применен для характеристики Томаса: «...Он от кровной массы горняцкой / Липнул к золоту и королю. / И – оттого ли, что золото пачкает / Не только, как уголь, поверхность тел, / – В годы великой английской стачки / Томас до сердца весь прожелтел». Остро сатирически дается поэтом его портрет: «Стал его шаг ползучей и мельче: / От приседания пятки болят...». И далее: «Шкодливый язык, трусливые речи, / Двуличный совет в страде боевой...». К сожалению, не удалась поэту концовка, она имеет мистически «страшный», надуманный характер. Тем не менее как рядовой поэтического интернационального фронта баллада имеет право на свое место в историческом строю произведений, остро социально раскрывших юным важные события тогдашнего времени.

Лейтмотив «Пионер-песни» (1930) четко высвечивает интернациональный смысл пионерского движения: «Чтоб в жизни устроить весенний порядок / Не только на праздничных стройных парадах, / Чтоб не было больше богатых и бедных, / Чтоб будни и войны «исчезли бесследно». Сюда же примыкает и «Марш международного пионерского слета» (1930).

В 20-е годы детский книжный рынок был заполнен довольно многочисленными произведениями познавательного характера о науке и технике, о жизни животных. В исследованиях Л. Кон, И. Лупановой и других о них сказано немало. Но среди удачных вещей осталась забытой книжка для малышей Н. Асеева – сказочное приключение маленькой мышки на городской улице, позволяющее поэту весело, озорно представить ребятам основные виды человеческого транспорта. Называется она «Топ-топ-топ» (1927). Важно и величественно появляется на улице автобус, следом – трудяга-грузовик; «Потом, шурша чуть слышно, / Выскальзывает пышно / Открытый легковой. / Поет его сирена / – И пешеход смиренно / отходит с мостовой». Точное звукоподра­жание создает в стихе образ мотоцикла, далее слышен «голос» трамваев: «Напоминаем строго, что шумная дорога – опасна для разинь!». Беглыми впечатляющими мазками Н. Асеев дает динамическую картину жизни городской улицы, одновременно образно показывая ребенку, почему она не хаотична и строго организована по ритму. И то, что красный жезл милиционера преграждает всей этой движущейся массе путь для того, чтобы улицу перешла маленькая сказочная героиня, дает понять юному читателю – не бойся на улице, веди себя, как надо, этот уличный мир для тебя, для людей. Главный в нем – человек.

Малышам также адресованы «Ночные страхи» (1927) – своеобразная поэтическая зарисовка из жизни ночного зоопарка, ответ на вопрос ребенка – «Мама, а как они живут ночью, им тоже бывает страшно?». Дидактическая задача проста – развеять ночные страхи малыша, переключив его бурную фантазию на осмысление комического происшествия в зоопарке (ночью). Маленькая мышь, пробравшаяся ночью в «аппартаменты» слона, устраивает там настоящий переполох, взбудораживает всех соседних обитателей – льва, опоссума и других. Содержательность художественной формы построена на комическом несоответствии страха больших зверей и маленькой виновницы случившегося. Н. Асеев своей маленькой сказкой помогает ребенку одержать моральную победу над собой, преодолеть и свои «ночные страхи». Одновременно даны интересные портреты зверей: «В зверинце всех выше и толще слон. / Едва уместился под кры­шей он. / Отличный слон, Индийский слон,/ Шершавый и серый со всех сторон».

В сатирической сказке «Про заячью службу и про лисью дружбу» (1927) поэт мастерски использует богатство своих фольклорных штудий. Это не просто еще один вариант знакомого сюжета о доверчивой простоте героя (в традиционной маске зайца) и о лисьем коварстве. Здесь у Н. Асеева в довольно прозрачном идейном подтексте сказки скрывается современная социальная оценка нэпа. В антигерое видны ненавистные поэту черты обывателя, мироеда, буржуя. Здесь Н. Асеев как бы сопараллельно избирает один и тот же объект с В. Маяковским (см. «Сказку о Пете, толстом ребенке, и о Симе, который тонкий» (1925).

Зачин сказки – акцентный, действенный. Встреча героев дана в раешном плане. Лиса, заметив зайца, «С рожей постной и кроткой / Легкой идет походкой. / В зубы ромашку берет, / Грустный принявши вид. / Зайцу так говорит./; «Нынешнюю весною / Бросила я мясное – / Для сохраненья зубов./ Хватит мне и цветочков, / Хватит мне и листочков, / Ягодок и грибов». Поэт удачно, нацеленно выстраивает экспрессивные динамичные образы, применяет сарказм, ядовитую иронию, буквально казнит и лису, и наивного простака зайца. Незадачливый заяц, соглашающийся на дружеский союз с лисой, фактически предает сам себя, сам себя закабаляет. Он обречен теперь возить лису в коляске, наивно полагая, что за это получит покровительство лисы, способное обеспечить защиту от врагов и сытость. Сам момент согласия передается в поэтической манере, близкой к сказке Пушкина о попе и работнике его Балде (в эпизоде взятия оброка с чертей):

Заяц стал весел Уши развесил, Впрягся в коляску, Пустился в пляску.

Но заячий «оброк» здесь иной, чем у маленького черта в пушкинской сказке. Социальный принцип организации сюжетного хода также взаимно противоположен, но уже с другими знаками (комическая окраска сохраняется в обоих случаях). У Пушкина Балда выступает в роли хитрого мужика, наказывающего сильных мира сего, у Н. Асеева факт неправедного союза предваряет близкое прозрение и протест героя. Заяц убегает от лисы. Она в гневе, но это – дурной гнев, всегда оборачивающийся наказанием самодура, поработителя. Автор купает лису в водяной пучине. Но... концовка сказки явно не удалась поэту. Сказочная реальность, ее фантастические краски вышли из-под контроля автора. Явно затянут «ругательный» монолог лисы, откуда-то появляются чуждые фольклорной основе литературной сказки скалы и море, спасается заяц лишь благодаря животному страху, наказание зла происходит случайно. Торжество слабого, победа справедливости оставляет осадок неудовлетворенности. Все это, правда, объяснимо экспериментальным характером работы Н. Асеева в детской поэзии.

Поэт «распрощался» со своим «детским островом» «Гимном ремесел». Он верен себе – опять взята новая, очень актуальная тема. Тема большого социального звучания, связанная с трудовым воспитанием юных. И, как у любого большого поэта, она поднимается до больших патетических высот, высвечивая умное, творческое, человеческое дерзание в труде будущих кузнецов, сварщиков, токарей. Н. Асееву тесно в рамках темы, которая является одним из первых в нашей детской поэзии поэтических «путешествий» в жизнь только что появившихся ремесленных училищ. В лирико-философском подтексте маленькой поэмы дается важная эмоциональная оценка созидающего характера человеческого труда: «Пусть же умножится / Их число, / Любящих разное ремесло, / Жизнь облегчающее Ремесло, / Мысль воплощающее Ремесло». Здесь удачна перекличка сквозных образов – «ремесленник» (так называли подростков, ставших в конце 30-х годов первыми учениками системы профтехобразования) и «ремесло» – высокое художественное возвышение поэтом дела умных человеческих рук.

Вместе с тем в «Гимн» естественно вошло размышление Н. Асеева над одним из противоречий трудового воспитания. Кстати, оно актуально и сейчас, только называют его «одной из нерешенных задач профориентации»: «Каждому летчиком хочется быть... Если вы все, / Как один удальцы, / В небе закружитесь, / Высь покоря, / Где же возьмутся тогда Кузнецы, / Сварщики, Доменщики, Токаря?». «Гимн ремесел» уже характеризуется углубленным аналитическими вниманием поэта к жизни юной смены, к задачам идейно-воспитательной работы.

Радость первооткрывателя страны Пионерии, пафос мечты и лирико-героической романтики, органично соседствующий со стремлением разобраться в реальных усложнившихся воспитательных задачах, попытаться самому разглядеть новые пути, – все это ощущается в групповом портрете юных ремесленников, шагающих в училище. Небольшая поэма называется возвышенным и патетическим словом «Гимн». Это – дань революционной мечте, переустройству мира с высоких позиций поэзии социалистического гуманизма, во имя нового человека, чьи черты уже виделись в трудовом марше юного поколения. Романтическая доминанта пафоса сменяется реалистической, не отменяя первой. Однако актуальность тематики, важность идейного содержания, своеобразные, временами удачные эксперименты в выработке нового поэтического языка для юного поколения страны Советов не всегда верно поддерживались точным осознанием Н. Асеевым специфики детского мировосприятия, «духа детскости», его собственный стиль здесь так до конца и не устоялся, характер образного выражения был порою чересчур примитивен, или же искусственен. Его «детский остров» так и остался до конца не оборудованным. И все же сегодняшняя исследовательская экспедиция на него не бесперспективна.

Н. Асеев – один из первых наших ведущих поэтов-вожатых 20-30-х годов, стоящий сразу же за В. Маяковским вместе с «комсомольскими» поэтами (А. Безыменский, А. Жаров, М. Светлов, Н. Третьяков и др.).

Его лучшие строки адресованы самому трудному возрасту - подростковому. Итоги «детского» стихотворчества Н. Асеева имеют не только чисто историко-литературный интерес, но и важны для методологического подхода к современному решению социально-этических проблем поэзии для детей.

         

––––––––––––––––––––––––––––––

1. Ершов, Л. Типология советского романа / Л. Ершов. – Русская литература. – 1962. – № 4. – С. 4.
2. Любарева, Е. П. Эдуард Багрицкий / Е. П. Лобарева // Эдуард Багрицкий. Стихотворения и поэмы. – М.-Л., Советский писатель, 1964. – С. 10. – (Библиотека поэта. Большая серия.)
3. Урбан, А. Поэзия Николая Асеева / А. Урбан // Николай Асеев. Стихотворения и поэмы. – 2-е изд. Л. : Советский писатель, 1967. – С. 22.– (Библиотека поэта. Большая серия)
4. Кон, Л. Советская детская литература (1917-1929) / Л. Кон. – М. : Детгиз, 1960. – С. 152.
5. Эльяшевич, А. Романтики нашей эпохи / А. Эльяшевич // Нева. – 1970. – № 5. – С. 131.
6. Асеев, Н. Красношейка / Н. Асеев. - М.; Л.: ГИЗ, 1926.
7. Асеев, Н. Кутерьма / Н. Асеев. – М.; Л. : ГИЗ, 1930.
8. Герчук, Ю. Черный снег Александра Дейнеки // Детская литература. – 1970. – № 6. – С. 39.
9. Там же.

В. А. Рогачев
«Детский остров» Николая Асеева // Проблемы детской литературы. - Петрозаводск, 1976. – С. 71-82.